Зеркало грядущего - Натали О`Найт

Лицо Амальрика, как обычно, не выражало никаких чувств. Он лишь позволил себе осторожно заметить:

– Надеюсь, Ваше Высочество не забудет, что мы в столице враждебной державы. Завтрашняя встреча крайне важна для нас – мне не хотелось бы поставить под угрозу ее секретность…

Но принц лишь досадливо отмахнулся. Государственные соображения никогда не довлели над ним, всегда отступая перед минутными прихотями. И вся эта поездка для него была лишь возможностью развлечься, не более, и ни один заговор, ни один тайный союз или военный альянс не стоил, по его мнению, ночи с горячей южной красоткой… Так что пусть уж Амальрик, верный пес, презираемый, но, увы, пока необходимый, занимается такими мелочами.

Тараск поднялся с места и, рассеянно пройдясь по комнате, остановился у стола. Рука его легла на серебряный кубок, с которым незадолго до этого играл барон. Он небрежно повертел его в пальцах и двинулся к дверям, где, по звонку Амальрика, немедленно возник безмолвный слуга, готовый проводить гостя в отведенную ему опочивальню. На выходе, точно вспомнив о чем-то, принц обернулся.

– Выпью за твое здоровье… – Он приветственно взмахнул кубком, и Амальрик, поднявшийся проводить гостя, молча кивнул. Он уже знал, что никогда больше не увидит этой прелестной вещицы, – нужда в деньгах была основной бедой принца. Она же, единственная, пожалуй, толкнула его взалкать короны. Амальрику казалось порой, что для него королевский скипетр был лишь еще одной безделушкой, дающей возможность до отказа набить золотом вечно пустые карманы…

– Буду счастлив, Ваше Высочество! – отозвался он со всем доступным ему радушием. – И надеюсь, мы выпьем вместе!

– Х-ха… Не сегодня. – Смешок принца был гаденьким, подлым, и Амальрик мгновенно пожалел, что предоставил Тараску такую возможность задеть его. Внутренне он сжался, заранее пытаясь приглушить ярость, ибо знал, что сейчас последует – и принц не обманул его ожиданий. – Я бы предложил тебе скоротать с нами ночку – но не хотелось бы смущать тебя. Ведь там будут девушки… а ты, бедняга, даже представления не имеешь, что с ними делать!

Он удалился, похрюкивая от наслаждения. Еще бы, не часто удается так изящно уязвить этого заносчивого дуайена. Унижать друзей и слуг было тем приятнее принцу, чем более он зависел от них… Сузив глаза, Амальрик Торский проводил его взглядом, покуда за гостем его бесшумно не закрылась тяжелая дверь. И лишь тогда дал волю гневу.

Под вечер того же дня Троцеро Пуантенский, безвылазно проведший последнюю седьмицу, вопреки тому, что он сказал Валерию, в своих апартаментах, тремя звучными хлопками в ладоши призвал своего оруженосца. Истинный тулушец, тот, как и все южане, безмерно тосковал в сырой и промозглой в это время года Тарантии и обрадованно поспешил на зов, уверенный, что господин его наконец даст сигнал к отъезду домой, по непонятным причинам отложенному на небывало долгий срок, – обычно граф не задерживался в аквилонской столице больше, чем на несколько дней. Однако в кабинете графа верного слугу ждало жестокое разочарование.

Поднявшись из своего «кресла покойных раздумий», низкого, с удобной гнутой спинкой, стоявшего в небольшой нише у окна, – мода на подобные кресла была заведена в Пуантене дедом нынешнего графа, и теперь ни один вельможа на юге не мог и помыслить своей резиденции без такого места, где обсуждал самые важные решения, принимал посетителей и вершил суд, – Троцеро решительно приказал:

– Принеси мне плащ, Лорант! И меч! Я должен уйти! Вид у него при этом был сумрачный и какой-то неспокойный, точно граф принял некое решение, не доставлявшее ему особой радости, однако по соображениям чести или каким иным, считал себя обязанным привести его в исполнение. Старому слуге это выражение лица хозяина было хорошо знакомо, – и обычно предвещало недоброе. С таким видом он мог, как уже случалось прежде, порвать с давним своим союзником из-за пары неосторожно брошенных фраз; объявить войну соседу, непомерно притесняющему своих вассалов; на несколько седьмиц забросить все дела графства, дабы защитить оказавшуюся в беде даму… или даже – что Лорант, подобно многим в Пуантене, до сих пор тайно ставил в вину господину – в необъяснимом порыве страстей заключить мир с ненавистной Аквилонией. С таким лицом от Троцеро можно было ожидать любого безумства. И потому старый оруженосец, бывший в молодости также телохранителем юного принца и его наставником во всем, что касалось военного мастерства, застыл в дверях, всем видом и позой своей выражая неодобрение и выжидательно глядя на хозяина. Троцеро заметил это.

– Ну, чего встал, как вкопанный? – бросил он недовольно. – Я же сказал – принеси плащ! Никогда не поверю, чтобы к старости ты стал туг на ухо, так что, будь любезен, не заставляй повторять тебе дважды!

Однажды Троцеро довелось побывать в гостях у немедийского посланника, когда тот устраивал небольшой прием, кажется, по случаю тезоименитства короля Нимеда, и был поражен вышколенностью прислуги барона. Они скорее напоминали оживших глиняных истуканов, нежели живых людей, – и не единожды приходилось ему, вот как сегодня, с завистью сожалеть, что не в силах добиться подобного повиновения от своих пуантенцев. Для него самого слуги были скорее друзьями и наперсниками, а уж никак не рабами и не бессловесной скотиной, и в душе он весьма гордился таким подходом, вызывавшим у большинства здесь, на севере, недоумение и активное неприятие, – и все же порой наставали минуты, когда он раскаивался, что дал своим челядинцам столько воли, ибо любое распоряжение его подвергалось обсуждению, каждый шаг оспаривался, и непрошенные советы сыпались на каждом шагу. В такие минуты он жалел, что никогда не найдет в себе сил взять в руки плетку…

Лорант упрямо не двигался с места, исподлобья, точно старый матерый пес, глядя на господина.

– Ваше сиятельство обещали, что на Праздник Винограда мы будем в Тулуше.

Обычно подобное сходило им с рук… Но сегодня чаша терпения графа опустела на удивление быстро.

– Плащ и меч, Лорант! Асура тебя забери! Оскорбленный, слуга повернулся, чтобы идти, всем видом своим, от гордо развернутых плеч до походки, нарочито медленной, чуть шаркающей, выражая такие глубины оскорбленного достоинства, что Троцеро разобрал смех.

– Ладно, не стоит хмуриться, дружище, – крикнул он вслед Лоранту, но тот и не подумал обернуться, а когда через несколько минут вернулся одеть господина для выхода, старательно избегал смотреть ему в глаза.

Со вздохом Троцеро двинулся к выходу. Отважный до безрассудства в битве или на поединке, в домашней обстановке он отличался необычайным миролюбием и превыше всего ставил покой и гармонию. Отсутствие супруги, в чьи обязанности входило бы поддержание мира у очага, лишь усиливало стремление сделать свой быт тем более спокойным, чем тревожнее было у него на душе. И потому затаенное недовольство Лоранта, который лишь выразил чувства, владевшие, должно быть, всеми домочадцами графа, было сейчас особенно некстати. Оно напоминало Троцеро его собственные сомнения, лишало безусловной уверенности, столь необходимой для успешного выполнения задуманного, отвлекало от поставленной цели.